— К-к черту! — он притопнул, попрыгал на месте. Брякнул котелок, закрепленный к рюкзаку. — П-пошли мы, Илья Ильич.
И вдруг… протянул руку. Черт, подумал Алексей. Повисла мертвая тишина. Вся группа теперь смотрела на них.
Черт, черт, черт. "Я же предупреждал его". Ни черта эти гражданские не соображают.
Лица десантников вытянулись. Многие отслужили свое за Рекой, поэтому приметы не были для них пустым звуком. Археолог оглянулся и вдруг понял. Сник.
— Илья Ильич… я…
Свиридов похлопал его по плечу. Лицо капитана осталось бесстрастным.
— Не волнуйтесь. Товарищ сержант о вас позаботится, Юрий Святославович. Верно, сержант?
Алексей кивнул — медленно. Хотя мечталось врезать очкарику со всей дури. Предупреждал же! Самая дурная примета — руки пожимать перед выходом на "зеленку".
Варшавский крякнул, почесал переносицу. Глаза за толстыми стеклами были беззащитные.
— Мда. Вы уж позаботьтесь, Алексей, я вас очень прошу. Иначе я и двух часов там не протяну.
— Договорились, — кивнул сержант. А что еще сказать? Не убивать же дурака, в самом деле?
Алексей шагнул из светящегося голубым светом проема, пошатнулся. Твою ж налево! Мир вокруг поплыл. Алексей упал на колени, чувствуя себя как после сильнейшего удара в голову, отхаркнулся горьким. Перекатился в сторону, чтобы освободить место следующему…
Ничего. Бывало и хуже.
За его спиной из "линзы" выпал следующий десантник, застонал. Затем — еще один…
Алексей поднялся, огляделся. Вдохнул. Кислорода здесь столько, что чувствуешь себя пьяным. Огромный лес — до горизонта, никаких следов человека.
— Когда появятся звезды, определим координаты, — сказал археолог. Он был бледен, но в целом держался неплохо. Его даже не стошнило.
Алексей почесал лоб протезом.
— А какой сейчас год? Созвездия же смещаются…
Археолог открыл рот, заморгал. Закрыл. Глаза за толстыми стеклами казались огромными и беззащитными.
— Очкарик, — произнес Алексей с легким презрением. — Об этом ты не подумал, да? Четырехглазик хренов.
Детское обзывательство, но здесь оно вдруг стало уместным. И очень точным.
Археолог смутился.
— Седьмой год н-нашей эры… плюс-минус восемнадцать месяцев.
— Пошел ты… со своей точностью "плюс-минус", Юра. Где мы? Это ты можешь сказать?
— В Германии. Вернее: Римская империя, провинция Германия. Римлян здесь скинут через два года…
Пламя взвивалось и вспыхивало синим. Пшш. Пшш. Жадное ночное пламя. Алексей поморщился от выстрелившего в него крошечного уголька. Шашлык должен вот-вот доспеть…
Конечно, шашлык не по-карски. Но тут уж, извините, не до жиру. Где посреди леса возьмешь ребрышки молодого барашка? Олень попался не слишком старый — спасибо и на том. Тварь вкусная, но жилистая. Да и мариновать особо нечем. Алексей покачал головой. Кефиром бы… эх, где ж его взять?
Вдалеке выли волки. Алексей переложил поближе "калаш", для надежности.
— Пусть я погиб, пусть я погиб… — пел археолог.
Над поляной висела луна — слегка откушенная с левого края — и мириады звезд. То есть, действительно, до фига звезд. Никогда столько не видел, подумал Алексей. Словно окунули с головой в бесконечность.
Орлы шестого легиона
Все так же реют в небесах.
Гитара в руках археолога расстроено звякнула, и Алексей понял вдруг, что тот совсем молод. Ему не намного больше, чем мне. Лет двадцать пять-двадцать семь. Ну, ладно — тридцать. Свиридову, оставшемуся в будущем, около сорока. По местным меркам: старик.
Алексей поднялся, выпрямился, пошел в темноту. В звездную ночь. Трава шуршала, не желая расступаться.
Пусть я погиб, пусть я погиб, — стучало в висках.
— …под Кандагаром, — закончил фразу Алексей. Почему-то перед глазами стоял сожженный в бою с "душками" Викулов — не человек, сверток в бинтах, пропитанных желтой мазью, неподвижно лежащий на серой койке…
Мертвый.
"Возможно, и я умер. Там, в Афгане. За Рекой. А это все мне чудится.
Вся эта чертова древняя Германия".
От леса вокруг — огромного, первозданного, нетронутого — кружилась голова. Деревьям по тысяче лет и больше. Великаны.
— Викулов, ты куда? — окликнул его Алексеенко, командир группы вместо оставшегося в будущем Свиридова.
— Так отлить, тарищ капитан.
— Хорошо. Далеко не отходить…
Когда Алексей вернулся к костру, разговор был в самом разгаре.
— От слова "калина"? — Долохов почесал лоб. — Я думал, он как бы сказать… сплетён, что ли… из калиновых веток.
— На самом деле Калинов мост — это не от слова "калина", — пояснил археолог свысока. — Никакой связи с калиновым кустом тут нет и никогда не было. Калинов — это слово "калить", "накалять", "раскаленный". В некоторых вариантах сказки упоминается, что это мост из меди. То есть, Калинов мост — это раскаленный добела мост через огненную реку…
— Которая, как понимаю, никакого отношения к ягоде смородине не имеет, — съязвил Долохов.
— Все-таки кое-что помните? — археолог поправил очки. — Но вообще: верно. Название реки "Смородина" — это от слова "смород", "смрад". Воняет эта река, как… хмм… сильно воняет. Скорее всего, это горит смола. Или, возможно, нефть.
— Огненная река?
— Точно. И река эта лежит как граница между миром живых и миром мертвых. Вообще, в мифах многих народов встречается эта метафора — река и мост. И еще страж моста. У греков переправу сторожит пес Цербер. Трехголовый и жуткий. В скандинавской мифологии ту же роль исполняет пес Гарм — что интересно, с четырьмя головами. Видимо, чем больше голов, тем лучше. Гарм охраняет врата Хельхейма, мира мертвых.